Самый редкий разговорный язык в мире - бикья. Им владеет лишь одна 89-летняя женщина из деревни, расположенной на границе между Камеруном и Нигерией. А поговорить ей не с кем.
Как-то вечером мы сидели на галерее перед дверью нашего номера (широкая постель, две бетонных полки в углу, душевая кабина, большой трехлопастной вентилятор под потолком, сто метров до кромки прибоя - двести рупий в сутки) и рассматривали купленную в одной из скульптурных каменотесных мастерских фигурку Кришны, играющего на флейте. Изящная статуэтка из зеленого мрамора высотой шестнадцать сантиметров обошлась нам в триста рупий. Торговались два дня, уходили, возвращались, ждали, когда мастер окончит утреннюю молитву перед миниатюрным алтарем в темном углу своей хижины: дюжины бамбуковых столбов, прикрытых навесом из особенным способом переплетенных листьев кокосовой пальмы. Наконец, мастер погружал пальцы в чашку со священным пеплом вибхути, проводил ладонью по лицу, оставляя на лбу три широких серых полосы, и подходил к нам. Начиналась торговля. - Двести рупий, идет? - Нет, триста восемьдесят! - Двести двадцать? - Триста семьдесят! И так далее, пока не сошлись на трехстах. Рамеш, осмотрев нашу покупку, сказал, что мы все же переплатили, но немного, рупий тридцать. - Как? - удивился я, - мастер сказал, что потратил на эту работу две недели! - Неправда, - возразил Рамеш, - такие статуэтки здесь не делают, их привозят с юга на продажу.
Махабалипурам - место курортное, туристическое, и в сезон торговля здесь идет довольно бойко. В нашем отеле - Лакшми-лодж - живут даже на открытой террасе за тридцать рупий в сутки. Вообще Лакшми-лодж - место недорогое. Номер типа нашего, но на первом этаже, стоит сто пятьдесят рупий - меньше четырех с половиной долларов. За шестьдесят-семьдесят рупий в ресторане при гостинице можно вполне прилично пообедать: картофель-фри, досай, масала, пури, жареная рыба, кокос, креветки вареные и жареные, кока-кола, чай. Особым разнообразием местная, в данном случае южная, кухня не отличается. Рис, омлет, картофель, рыба. В некоторых поселковых ресторанчиках предлагают жареную акулу - порция стоит около двухсот рупий. Рыбный ряд на маленьком местном рынке небогат, уловы невелики: два-три десятка рыбешек, редкая из которых достигает длины детского локтя. Местные рыбаки выходят на промысел с рассветом, часов в пять утра. Часа через три-четыре их лодки, составленные и связанные из пять-шести обтесанных пальмовых бревен - нос из трех-четырех остроконечных плашек крепится отдельно - возвращаются к берегу. Рыбаки побогаче - на моторе, те, кто победнее, гребут длинной тонкой доской. Волна выносит лодку на песок, рыбаки вытаскивают сети, плетеные из лыка сумки с уловом, подводят под корму длинную веревку и, перекинув ее через крепкую палку, поднимают и относят корму подальше от берега.
Как-то я предложил одному из рыбаков помощь в этом деле. В ответ он не только охотно согласился, не только предложил мне прокатиться на своем суденышке, но и пригласил нас с женой к себе на обед, заверив, что у него в доме мы отведаем самой свежей рыбы на всем побережье. Предложение было принято, рыбак получил сто рупий аванса на покупку овощей и специй, и в час дня уже ждал нас возле отеля, чтобы проводить к своей хижине. Надо сказать, что при наблюдении местных гигиенических обычаев, обед в рыбацкой хижине представлялся мне несколько рискованным мероприятием, так что для профилактики возможных неприятностей мы на голодный желудок выпили по сто грамм привезенного с собой коньяка "Белый аист". Рыбак привел нас в маленькую оштукатуренную каморку, где не было ничего, кроме чистой камышовой циновки на земляном полу. Мы уселись на этой циновке, скрестив ноги и, в ожидании заказанного обеда, вступили в неторопливую обстоятельную беседу. Рыбак, как, наверное, и все рыбаки мира, сетовал на скудные уловы, на дороговизну лодок, на нелегкий труд и неверные доходы, говорил, что его сыновья ни за что не пойдут по его стопам, и что он, отец семейства, приложил к этому определенные усилия, дав детям соответствующее образование. Жена рыбака принесла и поставила на циновку перед нами два металлических блюда с жареной рыбой, приправленной узорчатыми кружками помидоров, упругими луковыми колечками и слезливыми дольками маленьких, с голубиное яйцо, лимончиков. Мы пальцами разделывали довольно костлявых "coconuts" и, приправив кусок лимонными каплями, отправляли его в рот, тщательно перетирая языком чуть горчащие рыбьи волоконца. Рассказывали о себе, о Петербурге, о России. Рыбак почему -то был убежден, что за последние восемь-десять лет жизнь наша изменилась к худшему. Почему? - Потому, что раньше русские ездили к нам часто и во множестве, целыми группами, а за последние годы никого - вы первые, - ответил рыбак. Мы соглашались и нет, говорили, что раньше к ним приезжали организованно, по путевкам профсоюзов, а мы путешествуем сами по себе, что раньше было невозможно по нашим внутриполитическим причинам. Так что в чем-то наша жизнь действительно стала хуже, профсоюзы обеднели по причине общего промышленного кризиса, а в чем-то лучше, свободнее. Так что обед проходил очень мило и дипломатично вплоть до момента окончательного расчета, когда рыбак заявил, что приправа к рыбе обошлась ему в лишних пятьдесят рупий сверх оговоренного, так что в целом наш обед стоит не двести рупий, а двести пятьдесят. Но тут мы довольно решительно запротестовали, отдали рыбаку причитающуюся ему сотню и, поблагодарив хозяйку и сухо простившись с хозяином, вернулись в наш Лакшми-лодж. На душе остался неприятный осадок, усугублявшийся при мысли о неизбежных встречах на берегу и на улочках поселка. Но рыбак оказался незлопамятен и, столкнувшись со мной вечером того же дня у маленькой бакалейной лавчонки, стал радостно жать мне руку и хлопать по плечу. Он показался мне не вполне трезвым, но нисколько не озлобленным.
